Жанр: фантастика, романтика, драма, философия
Рейтинг: PG-13
Размер: мини

Аннотация: Иногда для того, чтобы спасти свою любовь, необходимо найти в себе силы отпустить её.

Порой по вечерам, когда по стеклам барабанит дождь, а в распахнутое окно врывается влажный ветер, благоухающий жасмином и медовым ароматом липы, я сажусь в потертое кресло, беру на руки кошку и закрываю глаза.

Я никогда не вижу себя старым. Мне снова пять лет, и я дерусь с второклассниками за право находиться в их компании. Или вот мне уже двенадцать, и я реву за забором чьего-то дома из-за полученной у директора взбучки в присутствии девчонки, которая мне нравится. Или я снова семнадцатилетний юноша, который гордо получает аттестат об окончании школы…

Да мало ли чего вспомнится в такие минуты! Моя жизнь была бы самой обычной, заурядной, ничем не примечательной историей: те же увлечения и амбиции, те же взлеты и падения, те же достижения и потери, что свойственны многим, та же одинокая старость. Если бы…

Если бы я никогда не встретил ее.

Но мы встретились. И я был уже не молод, считал себя зрелым опытным мужчиной, когда со свойственной всему мужскому полу самонадеянностью решил, что имею право давать советы сидящей на скамейке в парке всхлипывающей девчонке.

Она сидела, отвернувшись лицом к кустам, и громко хлюпала носом, размазывая слезы по щекам. Я осторожно опустился на противоположный краешек скамьи так тихо, что она сразу меня не заметила. Я внимательно разглядывал ее огненно-рыжий затылок, две туго заплетенные косы, выбившиеся волнистые пряди волос возле правой щеки, длинные, потемневшие от слез густые ресницы, вздернутый нос, обсыпанный веснушками. Я сразу отметил про себя, что у нее красивые руки — маленькие, хрупкие и изящные с почти детскими пальчиками и ярко-розовыми лунками ногтей.

Серая майка и вылинявшие шорты из джинсовой ткани… На ноге темная ссадина, кроссовки грязные, будто она гоняла с ребятами в футбол по сырой траве.

Мы довольно долго сидели, пока она вдруг не произнесла твердым голосом, не поворачивая головы:

— Если вы желаете мне что-то сказать, говорите, не тяните время. Только перестаньте пялиться на меня, словно я древний архитектурный ансамбль!

Я опешил и сначала не знал даже, что ответить. Потом промолвил:

— Не могу никак понять, из-за чего может плакать столь юная и симпатичная девушка?

— Уж должно быть есть причины! — сердито буркнула она и повернула ко мне заплаканное лицо.

Два ярко-сапфировых глаза прожгли меня насквозь, сердце забилось скорее, но я изо всех сил постарался ничем не выдать своего волнения.

— Какими бы ни были эти причины, наверное, можно найти выход? — осторожно предположил я.

— К сожалению, выход ведет к другому входу, — девушка глубоко вздохнула и обхватила руками колени. — А я хочу найти такой выход, чтобы входа не было.

— Не понимаю. Что с тобой случилось?

— И не поймете, — голос ее стал сердитым, глаза потемнели, и она отвернулась.

— А все же если попробовать объяснить? Или это большой секрет?

Она упрямо молчала, но уже не хлюпала носом, и слезы стали высыхать на ветру.

— Ты не хочешь со мной говорить?

Она колебалась.

— Хорошо, давай для начала познакомимся. Я сам не люблю беседовать с людьми, которые мне не представились. Меня зовут Владимир. А тебя?

— Имя — это всего лишь ярлык для обозначения собственника того, кого называют. Есть ли смысл говорить свое имя? Я назову не себя, а того, кто был моим собственником, кто обозначил меня, решив, будто что-то знает…Ты тоже хочешь владеть мной? — она сдвинула брови над переносицей, в ярких глазах блеснул гнев.

Я уже понял, что влип, не стоило мне подсаживаться к этой девчонке! Пусть бы себе рыдала, мне что за дело? Она чокнутая, это точно, ведь нормальные люди не ведут подобных речей. Но что-то удержало меня от того, чтобы просто встать и уйти. Вместо этого я тихо сказал:

— Нет, я не хочу владеть тобой. Не говори свое имя, если считаешь, что так будет правильно.

Ее лицо просветлело.

— Я тоже не хочу владеть тобой, — голос стал спокойным, а в глазах засияла теплая улыбка. — Я не буду называть твое имя, словно его и не было никогда.

— Ладно. Но почему ты плакала?

При этом вопросе девушка с шумом поднялась со скамьи.

— Давай лучше прогуляемся по парку. А еще лучше — покатай меня на лодке!

Я посмотрел в ее сияющие синие глаза и понял, что погиб. Отныне эта рыжеволосая незнакомка сможет вить из меня веревки, а я даже не стану сопротивляться… Не хочу сопротивляться.

Мы отправились на причал и взяли напрокат лодку.

Моя маленькая девочка прыгнула на корму и озорно посмотрела на меня.

— Если ты устал, я могу грести сама.

— Вот еще! Чтобы дама сидела на веслах? Ни за что!

Лодка поплыла, легонько покачиваясь из стороны в сторону, и моя юная спутница опустила обе руки в воду, пытаясь поймать волну. Я внимательно следил за ней, испытывая необыкновенное чувство покоя и радости. Она была больше, чем ребенок. Она была взрослой девушкой, сохранившей душу ребенка внутри себя.

На все мои вопросы о том, где она живет, сколько ей лет, где учится, она отвечала веселым смехом. Когда мы подплыли близко к берегу, эта егоза неожиданно выпрыгнула из лодки прямо в воду, и пока я приходил в себя от изумления, помахала мне рукой и исчезла за деревьями.

Я шел домой и улыбался. Меня словно обдул свежий ветер. Я чувствовал себя шестнадцатилетним юношей, а ведь мне на самом деле было уже далеко за тридцать.

Как мы потом с ней встречались — уму непостижимо. Мы сталкивались на улицах, в магазинах, в автобусах. Я почти начал верить в судьбу и предзнаменования. Она лишь смеялась надо мной.

— Чему ты удивляешься? Да, мы постоянно натыкаемся друг на друга, хотя специально не договаривались о встрече. Но тут нет ничего удивительного! Вспомни, сколько раз тебя настигал ветер, дождь или солнце! А разве ты хоть одному из них назначал свидание? Как-то вы находите друг друга?

— Да, дождь… Но не ты!

— А почему должна быть разница? Разве ты не видишь: ведь в наших с тобой телах живут солнечные лучи, гуляет ветер, идет дождь? Смотри, звезда! Она так далеко от нас, что отсюда кажется крошечной, но ее лучи тоже живут в тебе и во мне, — девушка коснулась моей груди, потом своей, — и в тех, кого эта звезда греет, для кого она так же важна, как для нас Солнце!

— Ты сумасшедшая, — я рассмеялся, схватил ее на руки и закружил прямо на улице, — сумасшедшая! Маленькая моя девочка!

Ее глаза сияли, и мне казалось, что я вижу в них всю Вселенную, и другой мне не надо.

Вы даже представить не можете, что за волшебное чувство может родиться в душе, когда любишь человека всем сердцем и всем сердцем принимаешь то, что любая ваша встреча может стать последней. Радоваться каждому свиданию, как подарку судьбы, просто радоваться, не задумываясь над тем, будет ли у него продолжение, будет что-то завтра или нет.

Она стала сияющей звездой моей жизни. Можно любить смотреть на звезду, но желание обнять ее сделает тебя навеки несчастным.

И эта юная девочка научила меня просто смотреть на звезды и быть счастливым, не желая зажать их в кулаке, чтобы они светили для тебя одного и ни для кого больше…

Она постоянно задавала мне вопросы, ставившие меня в тупик. Я терялся и не знал, что ей ответить.

— Скажи, почему люди всегда думают о себе, как о высших существах? — спросила она однажды, когда мы гуляли с ней в парке, где повстречались впервые. — Считают, будто мир создан исключительно для них, словно они — вершина развития?

— Не знаю, наверное, это проявление эгоизма. С другой стороны, мы ведь не сталкивались с более развитыми цивилизациями? — пожал я плечами. — Почему бы нам не гордиться нашими достижениями?

— Самое смешное, ни одно живое существо на нашей планете не имеет понятия о наличии человека и его «высоком» развитии. Для них существуют солнце, ветер, небо, звезды, земля и вода, но никаких вершин и долин развития, никаких философских заморочек. Для них мы не высшие существа, а просто занимаем место. Мы им не мешаем, не вредим, несмотря на все наше развитие техники. Мы всего лишь занимаем место.

— Откуда тебе знать, что думают растения и животные?

— Потому что все мы когда-то жили в их телах. Память в нас еще жива. Мы можем вспомнить, если пожелаем.

— Ну уж, — усомнился я. — Я не верю в реинкарнацию.

— Правда? — ее вид был предельно серьезен. — А я не просто верю. Я это знаю.

Ее упрямство мне не раз пришлось изведать на себе. Я не хотел ссоры и решил не разубеждать ее. Но серьезное личико с ярко-синими глазами в обрамлении рыжих вьющихся волос и слова: «Я не просто верю, я знаю…» долго еще преследовали меня во сне и наяву.

***

— Почему я так часто застаю тебя плачущей? — в другой раз спросил я, заметив ее покрасневшие глаза. — Кто тебя обижает?

— Мне просто бывает страшно.

— Отчего?

— А ты разве не боишься?

— Мне нечего бояться, — удивленно пожал я плечами.

— Неужели? Ты находишься на крошечном шарике, который летит в пустом пространстве неизвестно куда вместе с галактикой, содержащей тысячи других планет и звезд, и тебе не страшно? Мы даже ничем не защищены от этой огромной пустоты. Она начинается от наших ног и уходит в бесконечность. А мы копим разную труху, желаем определенности… Откуда она возьмется, эта определенность? Просто маленькая пылинка движется в нескончаемом океане по прихоти волн, а мы лишь атомные частички, составляющие пылинку. Вот наши грехи, амбиции и достижения. И мы полагаем, Господу Богу интересно на все это смотреть? Даже если бы он взял микроскоп, он бы всего этого не заметил.

— У тебя сегодня жуткий наплыв пессимизма. Почему?

— Наверное, взрослею, — грустно отшутилась она.

— Не надо, — я крепко обнял ее, — не надо взрослеть таким образом! Лучше я буду взрослым и сильным, буду защищать тебя от этой пустоты, оберегать от грустных и страшных мыслей! Только не становись, как я! Не начинай ненавидеть то, что прежде любила.

— Я не умею ненавидеть, — она в свою очередь обняла меня крепко-крепко и прижалась к груди теплой щекой, словно желая раствориться внутри моего сердца. — Но я боюсь одиночества. Знаешь, — тут она посмотрела вверх в мои глаза из-под своих длинных ресниц, и меня поразил ее недетский взгляд, — миллионы лет подряд быть одной и постоянно терять, кого любишь, очень трудно. Всегда помнить тех, кого потеряла, встречать их снова, но уже заранее знать, какой острой будет боль нового расставания! И понимать, что конца этому не настанет никогда. Это вечное проклятие. Я не имею понятия, вращаемся мы по кругу или спирали, но я знаю, что вечная жизнь — отнюдь не благо. Скорее, наоборот.

Я задумался. Она чего-то ждала от меня. Понимания? Да, наверное. Но я не мог понять ее страхов, вернее, не был уверен, что понял ее правильно.

— Прости, я не могу осознать до конца смысла твоих слов, — честно признался я. - Но, думаю, со мной однажды тоже случалось нечто подобное. В тринадцать лет я прочел рассказ о человеке, навлекшем на себя гнев богов своей неправедной жизнью. Я могу что-то спутать в деталях, но суть такова. Боги прокляли человека и с тех пор, куда бы он ни шел, его все время преследовал висящий над головой отточенный меч на тонкой ниточке. Человек, в конце концов, сошел с ума. Он не мог ни есть, ни спать, потому что над ним постоянно нависал стальной клинок, напоминая о смерти, которая может прийти в любую секунду, стоит только нити порваться. Прочтя эту историю, я вдруг с ужасом осознал, что мы ничем не отличаемся от персонажа рассказа, хотя и не видим висящих над нами мечей и потому не задумываемся о смерти до самого конца. Воображение у подростков сильно развито, и я так ясно вдруг представил себе свой собственный меч… И тогда, как тот человек из притчи, я перестал есть и спать, интересоваться учебой и играми с ровесниками. Мама повела меня ко врачу, и доктор прописал успокоительные капли. Потом — сильнодействующие таблетки. Но ничего не помогало, потому что ни врач, ни мама не знали моей тайны. Проходили недели, месяцы. Я таял на глазах. Наконец, случилось неизбежное. Я не выдержал и рассказал о мече отцу. Тот здорово надрал меня ремнем, прямо как в детстве, решив, наверное, что в данном случае — это лучшее лекарство, а затем передал мою «исповедь», приукрасив ее дополнительными подробностями, матери, обвинив ее, что она воспитала не мужика, а красну девицу, которая забивает себе голову разными глупостями, почерпнутыми из бездарно написанных книг. Мать долго плакала, а потом договорилась с терапевтом из поликлиники, и меня положили на дневной стационар, где целый месяц кололи ужасно жгучими уколами. Я выздоровел. И даже привык не думать о мече. Меня отучили видеть его. Как сказал врач: «Вернули ребенка к норме». Однако в глубине души я до сих пор знаю, что меч никуда не делся. Я могу не думать о нем, но он по-прежнему висит над моей головой. И ждет своего часа. Думаю то, что чувствуешь ты, твой страх пустоты и одиночества, очень похож на мой.

Она немного подумала, а потом отошла от меня и отрицательно покачала головой.

— Не совсем, — сложила руки ладонями вместе и прижала кончики пальцев к губам. — Это больше похоже на то, как если бы меч падал снова и снова, ты бы каждый раз думал, что теперь уж точно тебе пришел конец, но кошмар повторялся бы до бесконечности. И сколько бы ты ни просил богов остановиться, прекратить эту пытку, — она вдруг снова всхлипнула, — они бы даже не отвечали на твои молитвы!

— Ну-ну, перестань! Мы вместе. Никто не мучает тебя и не собирается мучить, — я опять обхватил ее вздрагивающее тельце руками, целовал ее теплую макушку, желая понять истоки ее боли, но она не хотела или боялась делиться со мной всей правдой.

Если бы тогда я только мог предположить, что с ней происходит! Впрочем, так или иначе, я узнал ее историю. И это изменило всю мою дальнейшую жизнь.

***

Разумеется, в первый же выходной, когда я зашел навестить свою бывшую жену и сына, я получил по заслугам за свою невинную дружбу. Марина встретила меня хмурым взглядом. Она позвала ко мне Коленьку, и мы вместе отправились на прогулку в парк.

Меня удивило то, что Марина, взяв с собой Ромку, тоже увязалась следом. Прежде она всегда позволяла мне побыть в воскресенье наедине с сыном. Наши отношения давно прервались, она жила с другим мужчиной, и на меня ей было, в общем-то, наплевать. А тут… Я шел и удивлялся: зачем ей понадобилось идти на прогулку вместе с нами?

Марина молчала почти все время, что мы провели в парке. Она открывала рот лишь тогда, когда к ней обращались сыновья. Если же ее глаза случайно останавливались на мне, в них снова и снова появлялось хмурое подозрительное выражение, почти враждебность.

Вернувшись из парка, Коленька и Ромка сразу побежали в комнату — играть в игрушки, которые я купил им в магазине. Я собрался уходить, но Марина внезапно загородила спиной дверь и сухо вымолвила:

— Нет, обожди! Мне надо с тобой серьезно поговорить.

Мы прошли на кухню, сели по разные стороны стола, и она тихо спросила:

— Владимир, это правда, что ты встречаешься с малолетней девчонкой у всех на глазах?

— Что? — у меня внутри все похолодело, и в то же время возникло сильное раздражение.

Значит, это ничего, все в порядке, что когда-то она оставила меня ради другого мужчины и попросила не вмешиваться в ее личные дела? Вынудила согласиться на короткие свидания с сыном по выходным, родила второго ребенка, а на нашего Николая практически перестала обращать внимание? Ничего, что она оставила у меня незаживающую рану в груди и убила доверие к людям?

Теперь же, когда я встретил человека, с которым мне безумно хорошо, она начинает разыгрывать оскорбленную добродетель и читать нравоучения.

— Моя мама видела тебя с этой девчонкой. Вы обнимались прямо на улице! — тон Марины был обвиняющим. — Владимир, ты с ума сошел? Ей вряд ли больше шестнадцати! А тебе…

— Спасибо, я отлично знаю свой возраст, — резко перебил я ее.

— Но ты должен понимать: у вас не может быть общих интересов. Мы с тобой не сумели прийти к взаимопониманию, несмотря на пять лет разницы, а здесь…

— Возможно, мы и не пытались понять друг друга, — снова прервал я излияния бывшей супруги. — Разница в возрасте — это удобная отговорка, за которой можно спрятать настоящую причину разрыва. Но мне не хочется сейчас это обсуждать.

— Так у тебя с этой соплячкой все серьезно? — Марина нахмурила брови.

— Во-первых, она не соплячка. Во-вторых, почему тебя это так волнует? Мы давно в разводе, я не обязан перед тобой отчитываться!

— Меня волнует то, какой пример ты можешь подать моему сыну!

— Нашему сыну, — напомнил я ей, — и я считаю, что более дурного примера, чем твой, подать уже невозможно!

Краска бросилась ей в лицо. Марина резко выпрямилась и отошла к окну.

— Этот разговор не имеет смысла…

— Он с самого начала был бессмысленным, — заметил я, покидая ее квартиру.

Люди — странные существа. Они никогда не заботятся о том, на что действительно следует обратить внимание, зато постоянно лезут в отношения, которые их абсолютно не касаются.

Я шел по улицам, кипя от злости, как вдруг со старой яблони, росшей у обочины, сорвался крупный незрелый плод и покатился мне под ноги. Я взглянул вверх и невольно заулыбался. На развилке дерева сидела моя рыжеволосая девочка, готовясь запустить в меня следующим снарядом.

— Так и будешь делать вид, что меня тут нет? — спросила она, хитро прищуриваясь.

— Ты что, следишь за мной? — я приблизился вплотную к стволу яблони, уперев руки в бока. — Маленькая лукавая шпионка!

Она скользнула вниз, и теплые руки обвились вокруг моей шеи. От нее чудесно пахло жасмином и еще чем-то очень знакомым… Медовым ароматом липы из моего далекого детства…

Внезапно хлынул дождь, и мы бросились бежать, взявшись за руки, в сторону заброшенной церкви. Мы вбежали на деревянную террасу, все пространство вокруг которой вплоть до опустевшей старой колокольни с голубиными гнездами, было усеяно крупными ромашками, колокольчиками и душистой сурепкой.

Запах цветов и ее юного тела кружил мою голову.

— Я обожаю смотреть на небо! В любую погоду, — она прижалась щекой к опоре террасы. — Давай постоим здесь. Почему люди не любят дождь? Он такой же красивый, как облака и звезды.

Ее косы растрепались, намокшие волосы прилипли к лицу. А я глядел на нее и думал о том, что если сейчас воспользуюсь этой ситуацией, ее невинной любовью ко мне и безграничным доверием, то потом всю жизнь буду считать себя последней сволочью.

Внезапно она умолкла, будто поняла мои мысли.

— Что с тобой? — обеспокоенно спросила она, пристально вглядываясь в мое лицо.

— Ничего страшного, просто немного устал, — я откинул в сторону мокрые пряди и поцеловал ее теплый лоб. — Все хорошо.

— Я тебе кого-то напоминаю?

Этот вопрос застал меня врасплох, и я растерялся. Это была чистая правда. С самого начала, как только я ее увидел в парке плачущей, в моем сердце что-то смутно шевельнулось. Некое узнавание… Но я тогда решил, что это простое сочувствие. Теперь же она вновь воскресила во мне это странное ощущение.

— Не знаю, — честно ответил я. — Возможно, ты напоминаешь мне маленькую хитрую птичку, которая поет на дереве прямо у тебя над головой, маня к себе. Но стоит подойти ближе, и она улетает в голубое небо, словно боится своей готовности остаться и петь для тебя всю жизнь… Навсегда улетает.

Она помолчала, глядя мне прямо в глаза. Сейчас она была очень серьезна, без намека на шутки или игривость.

— Ты прав, — прошептала она, склоняя голову мне на грудь. — Я та самая маленькая птичка, которая поет, а потом улетает. А знаешь, почему она улетает?

— Почему? — мой голос был еле слышен.

— Она боится одиночества, но еще больше боится очутиться в золотой клетке.

— Должно быть, у этой птички очень болит сердце, — я крепко стиснул ее руку, и вдруг ощутил в груди неимоверное страдание, будто ее страхи перетекли в меня.

— Оно истекает кровью, — подтвердила она одними губами. — Но люди видят только прекрасные розы, вырастающие из капелек ее крови…

— Девочка моя, скажи, что тебя мучает! — воскликнул я. — Раздели это со мной! Я не хочу, чтобы твое сердечко истекало кровью!

— Я не могу, — ее дыхание касалось моих губ. — Не могу!

— Чего ты боишься?

Она разжала мои пальцы, стиснутые на ее худеньких плечах.

— Никто мне не сможет помочь, — поцеловав меня в щеку, она исчезла в зарослях жасмина, росших вокруг церкви.

В ту ночь я не мог уснуть. Я вертелся с боку на бок, но сон бежал от меня. В конце концов, я встал с постели, распахнул окно и закурил сигарету.

Дождь уже почти закончился, тучи на небе разошлись, и в разрывах облаков виднелся ярко-желтый диск луны.

— Моя маленькая девочка, — шептал я в темную ночь. — Где ты сейчас? Что с тобой происходит?

На следующий день я вышел на улицу с твердой решимостью встретить ее, как можно скорее и поговорить о том, что откладывать больше уже не собирался.

Я обошел все дворы, несколько раз пересаживался с автобуса на автобус, заходил в магазины и скверы, снова обежал парк, где впервые встретил ее, но, как назло, моей девочки нигде не было видно.

Тем не менее меня не оставляло чувство, что она откуда-то наблюдает за мной, но специально не хочет показываться на глаза.

Так прошло около недели. Я устал и отчаялся. Ни еда, ни отдых, ни работа, — ничто не приносило мне удовлетворения. Я неотступно думал о ней и опасался больше никогда ее не увидеть.

Однажды под вечер я возвращался домой злым и измотанным. Я в очередной раз поссорился с Мариной, которой вздумалось начать читать мне лекции о неравных браках, начальника на работе бесила моя затянувшаяся хандра и ошибки в отчетах, Коленька простудился и болел. Я готов был наброситься на любого, кто попадется мне под руку.

Подойдя к двери, я уже достал ключ и стал поворачивать его в замке, как вдруг вздрогнул и оглянулся, сам не зная почему.

Первое, что я увидел, — женский силуэт на фоне окна подъезда. Неизвестная повернула голову, и в свете заходящего солнца ее волосы блеснули золотом. Я выронил из рук пакет с продуктами и шагнул к ней.

— Ты! Это ты?!

Она, плача, повисла на моей шее.

— Зачем ты пряталась от меня? Знаешь ли, как я скучал? Заходи…

Я открыл дверь, и она вошла. Только сейчас я заметил, как она бледна и измучена.

— Что случилось?

Она покачнулась и упала в кресло. Я сел на ковер и обнял ее колени. Моя маленькая девочка смотрела в окно, глотая слезы.

— Я пришла поговорить.

— Я тоже этого хотел! Я так тебя искал все эти дни! Я должен сказать… Должен… Я люблю тебя!

При этих словах она вздрогнула всем телом, но не произнесла ни звука.

— Нет, не бойся, — продолжал я, словно в горячечном бреду. — Я никогда не причиню тебе боли. Только… Если ты страдаешь, находясь с людьми, с которыми живешь сейчас… Я ничего о тебе не знаю, но вижу, что в глубине души тебя что-то терзает… Так вот… Если тебе плохо, переезжай ко мне! Если ты чувствуешь себя счастливой рядом со мной, я клянусь, с моей стороны так будет всегда. Я согласен на все: если ты захочешь, я завтра же женюсь на тебе, если не захочешь — до конца жизни останусь твоим другом и братом, и никогда даже пальцем до тебя не дотронусь, ничего не попрошу. Я обещаю, что не запру тебя в клетку! В ту минуту, как ты пожелаешь меня покинуть, слова тебе не скажу. Не буду удерживать тебя силой, навязывать какие-то рамки и правила. Ты только говори мне, что нужно делать, чтобы ты чувствовала себя счастливой, и если это в моих силах, я выполню для тебя все, — сумбурные слова вырывались из моей груди, и я не мог остановить этот поток, пока он не иссяк сам собой.

Она внимательно слушала, и когда я закончил, ее ладони нежно коснулись моих волос. Я невольно поднял голову, и наши глаза встретились.

— Ты действительно не узнаешь меня? — грустно спросила она, и поскольку я молчал, продолжала. — Я — Аманда, помнишь? — видно было, что это имя далось ей с трудом.

— Аманда, — машинально повторил я.

— Нет, ты не помнишь, — она с тихой улыбкой поцеловала мой лоб и поднялась с кресла. — Ты видишь перед собой юную девушку, но это всего лишь иллюзия, сон. Этому телу уже тысячи лет. Я стара, как Космос, и так же, как он, молода. Я видела столько разных планет, столько миров… Гасли и зажигались звезды, появлялись и умирали целые галактики, но в моем первом сне я так и осталась твоей Амандиной.

У меня язык прилип к гортани, я ничего не мог ни спросить, ни возразить.

— Сколько раз я думала: когда я умру, разве кто-нибудь заметит, что меня больше нет? Хоть один человек в мире? И если бы я никогда не родилась, разве хоть один человек заметил это или потерял что-то от моего отсутствия? Нет. Все шло бы своим чередом. И Аманда никогда не рождалась на свет. Ее не было. Она всем просто снилась.

— Как же так? Ты была и есть! Ты из плоти и крови!

Аманда рассмеялась. Легко, без боли и напряжения, будто ее ничего не терзало.

— Если отразить один и тот же цветок в тысяче разных зеркал, получится тысяча отражений. Какое из них истинное? Каждый человек из тех, с кем я общалась, каждое живое существо видело меня по-своему. Но никто не видел правильно. И это не только моя беда, не думай. Это проблема любого и каждого в нашей Вселенной. Мы живем в зеркальном мире, отражая и искажая друг друга, в мире грез, мире снов. Была одна Аманда, настоящая. Но когда она исчезнет, останется лишь миллион, миллиард фальшивых отражений. Видишь — меня никогда не было на свете.

— О чем ты? Объясни! — взмолился я.

— Так же и наши миры, — продолжала она, словно не обращая внимания на мою растерянность, — каждый из них отражается в зеркале другого. Но я не ожидала встретить тебя еще раз! Знаешь, поняв, что ты спишь, хочется сразу же проснуться. И ты просыпаешься. Но тут же попадаешь в другой сон. Моя беда в том, что я никак не могу проснуться по-настоящему. Я просто путешествую в зеркалах: из одного в другое. И так миллионы лет! Всякий раз, просыпаясь в новом мире, я плачу, потому что в этот миг я очень остро переживаю свое одиночество. Потом я начинаю привыкать к обстановке и к людям, попадаю в зависимость, и тогда мне снова хочется проснуться, чтобы сохранить свободу. Это продолжается миллионы лет… Если б ты только знал, как я устала! С каким удовольствием я бы прекратила все это!

— Ты что же, — у меня перехватило дыхание, — хочешь сказать, что этот мир — всего лишь твой сон? Но как насчет меня? Других людей? Нам всем снится то же самое? Такого просто быть не может!

— Ты не понимаешь меня, — ее рука легла на мое плечо. — Это не мой сон, не твой сон и ничей из тех, кого мы видим. Это не нам что-то снится, а мы все кому-то снимся.

— Не верю, — я сказал это лишь потому, что от ее слов у меня внезапно засосало под ложечкой.

Я понял вдруг: она говорит правду.

— Слушай, космос запоминает персонажей своих снов, и особенно полюбившихся воспроизводит снова, только несколько иначе, чем прежде. В другой галактике, на другой планете. Почему, ты думаешь, возникает дежа-вю? Там, в самом первом сне, пока я еще была такой, как все люди, ничего не помнящей, не понимающей, счастливой, мы с тобой были женаты. И все шло просто замечательно! А потом началась война. Ты ушел, а я осталась ждать твоего возвращения, но получила лишь письмо, написанное чужой рукой, где мне сообщили, что ты погиб во время бомбежки… Я так тебя любила, что после этого известия мир перевернулся для меня. Я крепко зажмурилась и стала повторять себе: «Нет, этого не может быть! Аманда, ты спишь, это просто сон! Тебе надо проснуться…» Когда же я открыла глаза, я была совсем в другом месте, в другом мире. С тех пор я постоянно просыпаюсь, это стало бесконечным процессом. Я почти забыла тебя. Но теперь…

— Хорошо, пусть так! — заговорил я, воспользовавшись паузой. — Даже если все происходит, как ты говоришь, пусть это чистое безумие, мне все равно! Так или иначе, мы опять вместе и любим друг друга. Мы можем быть счастливы, — я замолк, потому что увидел, как она отрицательно качает головой. – Нет? Но почему?

— Это только сон. Ты не понимаешь. Я снова проснусь и буду плакать одна. Тебя опять не будет рядом… Жить еще миллионы лет с такой болью в груди я не хочу.

— Я буду с тобой! — я крепко ее обнял, но не ощутил ответного порыва.

— Как ты сдержишь это обещание? Даже я не имею понятия, где в следующий раз мне доведется проснуться, и кто будет со мной рядом! Как ты можешь это знать?

— Давай проснемся вместе!

— Как это? — удивилась она.

— Очень просто. Если однажды ты сумела это сделать, почему не смогу я? Тебе страшно просыпаться одной? Что ж, давай просыпаться вместе!

Она широко распахнула свои чистые глаза.

— Неужели ты, в самом деле, хочешь разделить мою судьбу? Стать, как и я, вечной Вселенской ошибкой, путником, не имеющим дома, идущим в никуда?

— Вместе с тобой мне ничего не страшно.

— Хорошо. Тогда закрой глаза и повторяй за мной: «Это сон, я сейчас проснусь, это просто сон. Я проснусь вместе с Амандой!»

Я закрыл глаза, чувствуя в ладонях тепло ее рук, и повторял все, как она просила, но ничего не произошло. В отчаянии я ударил кулаком по столу, уронил голову на руки и разрыдался. Она обняла меня сзади за плечи.

— Не надо, не плачь. Я знала, что такое дважды не происходит. Это и не могло получиться. Но ведь мы попробовали?

Я обреченно молчал, стараясь загнать слезы поглубже внутрь. Наконец, мне удалось выдавить:

— Ты покинешь меня?

— Так будет лучше. Мне следует уйти сейчас. Потом это будет намного труднее, поверь. Знаешь, я полагаю, только ты можешь вернуть мне желанную свободу.

— Я?

— Конечно. Этот узел был завязан много миллионов лет назад, когда моя любовь к тебе заставила меня путешествовать в зеркальном мире против моей воли. Жить вечно и быть вечно молодой — это на самом деле не счастье, а проклятие. Я думаю, если ты сумеешь сейчас отпустить меня, мой кошмар закончится. Прошу, любимый, подари мне свободу!

Но я стоял, упрямо сжав губы.

— Пожалуйста! — она приблизилась ко мне и взяла мои ладони в свои. — Прошу, не совершай той ошибки, что совершила я! Разожми руку, выпусти звезду! Она не твоя. Она ничья.

Что-то в ее голосе заставило мое сердце дрогнуть и оттаять от нахлынувшей боли.

— Я отпускаю тебя, моя Аманда. Я не хочу, чтобы ты страдала. Но как я узнаю, что тебе удалось освободиться?

Она улыбнулась.

— Ты увидишь знак. Я еще пока сама не знаю, что это будет. Но ты поймешь этот знак. А еще, обещаю, если я стану свободной, за твоим окном круглый год будет пахнуть цветущей липой.

Из глаз ее лучились любовь и нежность. Наши губы встретились. Это был ее первый и последний поцелуй, подаренный мне, и, слава Богу, в нем я не ощутил ни капли горечи. Внезапно я почувствовал: наша любовь стала гораздо сильнее, и она останется во мне навсегда, даже если я отпущу мою маленькую девочку.

Я на секунду отвернулся, чтобы посмотреть на первую звезду, появившуюся в вечернем небе, когда же я перевел взгляд обратно, то мои глаза нашли лишь пустоту комнаты. А на моем кресле сидел маленький белый котенок. Я в удивлении встряхнулся и ущипнул себя, но котенок не исчез.

Более того, он соскочил на пол, подошел ближе и, потеревшись о мои ноги, требовательно сказал громкое «мяу».

***

Теперь этот котенок стал взрослой кошкой и живет со мной.

Разум твердит, разумеется, что во всем этом не было ни капли мистики. Скорее всего, моя маленькая девочка, забыла прикрыть за собой дверь. И пока мы были увлечены беседой, замерзший бездомный котенок, сидевший в подъезде, вбежал в квартиру.

Однако разум никак не может объяснить то, что каждый раз, когда я открываю окно, даже если на улице зима, в комнату вместе с ветром врывается медовый аромат цветущей липы.

И тогда мое сердце смеется над разумом, потому что оно знает тайну.

И вместе с сердцем, я слышу, смеются в небе звезды.

Космос еще не забыл свой волшебный сон о маленькой рыжеволосой девочке с чистыми глазами, которая, путешествуя в одиночестве сквозь долгие века и чужие миры, ждала второй встречи с любимым.

24.03.2011г.