Реквием волн начинается с крика чайки (с)

И всякий путь оплакивает ветер (с)

Сегодня не будет бури. Прожив полгода на яхте, он достаточно узнал об океане, чтобы понять это. Яростный с утра, сейчас, после полудня, ветер медленно стихал, но к прибою еще не вернулась размеренность спокойствия, и волны пенились у подножья обрамляющих эту часть побережья скал.
- Ну, теперь ты скажешь мне, в чем дело? - хмуро спросил он  остановившую машину Иден.
- Идем.
- Куда? - не понял он.
Вместо ответа она отстегнула ремень, неторопливо вышла из машины и, не закрывая дверцы и  не оборачиваясь, направилась к ведущей наверх тропинке.
- Иден, если ты считаешь, что я стану совмещать беседу, на которую ты так настойчиво меня пригласила, с занятием альпинизмом, ты ошибаешься,- раздраженно заметил он ей вслед.
Она молча обернулась и пристально посмотрела на него. Хлестнувшая берег волна обдала его брызгами;  ощущение холода неуловимо соединилось с молчаливой властностью в ее глазах.
Он машинально застегнул пиджак и направился за ней - полунастороженно, полураздраженно. 
Поднимаясь по крутой тропинке, он невольно залюбовался ее движениями - изящными, уверенными. Смутно ощутил в них что-то новое, что-то…  словно вырвалась наружу долго сдерживаемая сила. Шевельнулось неясное опасение. Сила эта была -  опасна.
Черт, просто нервы.

***

Она раздумчиво прошла к дальнему концу относительно ровной площадки и несколько секунд, не оборачиваясь, смотрела на  утихающий океан. Сейчас стих и ветер, и эта тишина неприятно подействовала на Куинна. Особенно, когда Иден обернулась и пристально взглянула на него странно посветлевшими глазами.
- Что это значит, Иден?
Она с вежливо скучающим видом подняла брови.
- Догадайся, - предложила она и без прежней легкости в тоне добавила, уронила: -  Куинн.
Молчание. Обрывки фраз, доводов. Терпеливая насмешка в ее глазах.
- Ты привела меня сюда, чтобы поиграть в призраков? – наконец проговорил он.
- Нет. Чтобы закончить твою игру.
- Я тебя не понимаю. И, извини, мне пора.
Тихий, выразительный щелчок за спиной – снят предохранитель. Следующий шорох -  взведен курок.
Выждав, высчитав несколько мгновений, он медленно обернулся.
- Иден, я должен снова убеждать тебя, кто я? -  пытаясь разыграть возмущение, проговорил он слегка подрагивающим голосом.
Она пожала плечами.
- Это могло бы быть забавно.
- Иден, я - Роберт,- медленно, заставляя себя растягивать слова, проговорил он.
Она спокойно качнула головой.
-Ты не Роберт, - с безразличием сказала она. - Так же как и я,  -  еще спокойнее, -  не Иден.
- Брось, Иден, - он засмеялся. - Это что, розыгрыш?
- Ты прав,- неожиданно согласилась она. - Ну и каково это, - она переложила пистолет в правую руку, -  разыгрывать мертвеца? 
На Куинна дохнул лед. Не ветра, хотя от его порывов развевались белокурые волосы стоящей перед ним женщины и пригибались к земле растущие вдоль узкой тропинки одинокие кустарники.
Он растерянно встретил сосредоточенно  насмешливый интерес ее вгляда.  И внезапно ощутил ее полную недосягаемость, заключенность внутри себя самой.
Сглотнув, он наугад сказал первое, что пришло ему в голову:
- А ты ведь и сама специалист по притворству, разве нет?
Усмешка чуть приподняла ее брови и уголки губ. Казалось, его ответ позабавил ее.
- Неужели ты и правда считал, что я не догадаюсь?
Она вновь приподняла пистолет,  бесспорно  умело и безнадежно хладнокровно прицелилась.
- Ты этого не сделаешь,-  вырвалось у него.
В лице появилась –  проявилась -  жесткость.
- Иден стреляла в Роберта. Думаешь, я не смогу выстрелить в тебя?
- Ты этого не сделаешь, Иден, -  только и смог повторить он.
- Иден не знает о том, что я это сделаю, - так просто, как будто речь шла об отсутствующем человеке, сказала она. 
Далекий крик чайки оттенил практичную деловитость ее слов. Вторая резкая нота страха.
- Что ты хочешь сказать? - пробормотал он.
- Все очень просто, Куинн, - засмеялась она, и смех не коснулся замершего взгляда . - Ты разыгрываешь мертвеца, а я  -  разыгрываю Иден Кепвелл Кастилио.
Как бы ни мало знал он Иден, он понимал, слышал в ее голосе, видел в ее глазах- она говорит правду. Пугающе простую. Перед ним - не Иден.
Он провел рукой по лбу и вновь, пытаясь выиграть время, беспомощно повторил:
- Иден...
- Лиса.
Дохнул ветер.

***

- Бойтесь своих желаний, они сбываются, -  поигрывая бровями, словами, произнесла она. - Ты горячо желал заполучить жизнь Роберта, но смерть предпочел оставить ему.
- В него стреляла Флейм, - тяжело дыша, выговорил он.
- «Не те пули страшней всего, что насылает враг», -  насмешливо процитировала она. - Как мило.  И вполне в твоем духе. Ты до последнего цепляешься за свой фарс, но и подставить надоевшую подружку тоже не прочь.
- В него стреляла и ты, -  хрипло сказал он.
По ее лицу промчалась дрожь, руки крепче стиснули револьвер.
- Иден стреляла в Куинна, -  без выражения сказала она. Черты лица разгладились, и она добавила прежним голосом, от которого его охватила дрожь:
- Неудачно. Но эту ошибку я исправлю.
Внeзапно пришло почти бескорыстное спокойствие. А может, так ему легче будет убедить ее... Она должна поверить. Должна.
- Не исправишь,- негромко сказал он. - Никто не жалеет о том, что так произошло больше меня, и…
- Правда? - заинтересованно подняла она брови. - Досадная неудача или слишком большая удача? Ты сам-то определился, чем это считать?
- Чего, черт возьми, ты от меня хочешь?! Я ничего – слышишь? – ничего не могу исправить!!
- Не можешь,- четко и холодно сказала она, вновь наводя на него пистолет. - Не исправить.
Порыв бешенства улегся, а реакция забрала на время страх. Устало и – чувствуя, что говорит почти искренне - Куинн сказал:
-Я не хотел его смерти. Если бы от меня это зависело, этого бы не произошло.
Она чуть помолчала, и у него зашевелилась надежда, что она услышала его, поняла и поверила. Но, когда она заговорила, страх вернулся.
- Где же я уже слышала это? - она нахмурилась, делая вид, что вспоминает. –А, ну да, как я могла забыть. Одна женщина как-то нечаянно застрелила своего сына. О, разумеется, она ничего такого не хотела. Как и ты. Все произошло - само собой.  Осталось лишь принять участие окружающих, сострадание. Сочувствие. Это очень трогательно, разве нет, Куинн?
В последних словах за равнодушно  ироничным тоном зазвучала холодная ярость. Но уже через миг ее лицо вновь изменилось, и потухшим, безучастным, печальным тоном она тихо закончила:
-  Никто не хотел причинить никому зла. Никто - это забавно, правда?
Она чуть улыбнулась - жалобно дрогнули уголки губ. С говором ветра вновь смешался острый крик чайки.
- Иден не было смешно, и она не выдержала.  Она одна не смогла.
Она поднесла полунеосознанным, скрыто-нервным жестом левую руку к подбородку. Казалось, движение придало ей уверенности, или чуть отвлекло, и она смогла продолжить - теперь уже вздрагивающим от прорывающейся, безнадежной, многолетней  боли голосом:
-Однажды - это было давно - на побережье сверкало солнце. Была жара. А Иден била дрожь.  Она думала… она думала, что уже никогда не согреется.
Она зябко повела плечами, а рука все поглаживала щеку;  казалось, без этого жеста она вот-вот расплачется.
- Был полдень…
Она замолчала, и постепенно ее лицо вновь становилось  равнодушным, рука скользнула к револьверу, сжала рукоятку, пальцы вновь  подобрались к спусковому крючку.
Куинн понял.
- Если ты не Иден, какое тебе-то дело до Роберта?! - в попытке ухватиться хоть за какой-нибудь аргумент вырвалось у него.
- Никакого, - уронила она. - Пожалуй, он даже усложнял все для меня. Но его смерть усложнила все для Иден. Настолько, что...  она ничего не знает, -  резко закончила она.
- Если ты выстрелишь, Иден все узнает.
- Я ей все объясню. Она поймет.
Замедляются секунды, замирает все, кроме шального биения сердца, отдающегося в ушах взрывами. В зазоре между ее словами и почти раздавшимся  звуком выстрела - тысячи и тысячи бросков вперед. Останавливаются мысли.
Солоновато прохладный шум прибоя - впервые в жизни настолько выпуклый, настолько многозвучный - захватывает внимание - цепко и властно. Не оторваться.
С почти безразличным оцепенелым интересом следил он за ее руками и видел только тень той борьбы, которая  вдруг зажгла жизнь в серых глазах. 
Медленно опускается пистолет, а он так и не успевает понять, успел ли  броситься вперед или так и застыл на месте.
Ему некогда. Он следит за ее лицом.

Соскальзывает холод равнодушия, презрения и надменности. Оживают, теплеют  глаза, оживает, пробуждается, вырывается –Иден. Отшатывается - от ставшей почти непривычной реальности.  Иден - в том состоянии, когда вещественность, протяженность мира отзывается в сознании отчаянием, надрывом. Потому что все - как прежде, все - как надо. Кроме тебя.
Он замер.
Не глядя - шаг. Еще один. Прочь от него. Наощупь, неуверенно. Споткнулась.
- Иден! - вырвалось у него.
Он звука его голоса она вздрогнула, покачнулась. Поскользнулась.
Приготовленным за минуту до этого за собственную жизнь и так и не растраченным броском - к ней. 

***

Двое - на краю. Двое- у грани. Так близко, что рукой подать - до пустоты.
Она еще так близко, что можно - удержать. Даже ему.
Уже так далеко.
Он все еще конвульсивно прижимает ее к себе, она равнодушно смотрит вдаль - она еще не осознала, как близка была к бездне.
- Иден?
Она не ответила. То, другое имя, замерло у него на губах. А через мгновение, когда она подняла глаза, исчезло.
На него смотрела не Лиса. И не та Иден, которую он знал так плохо. А, может, и не намного хуже других.
На него смотрела  семнадцатилетняя девочка, которую он никогда не знал. А, может, она была еще младше.
Заглядывая ей в глаза, он видел: чужая, не ее, отрешенность, раскололась, растаяла. Осталась боль - не та, перед ужасом, перед началом разлома. Та, что приходит, когда все уже позади. Когда уже не страшно. Боль не утренняя, не вечерняя и не ночная. Самая спокойная и обжигающе тихая, дневная.  День. Это -  время для осознания любой потери. Это- время отчаяния. Если  теряешь - или уже потерял -  себя.
Все это было в ее глазах.
А еще было в ней что-то, что такой щемящей нежностью наполняет того, кто смотрит на спящего ребенка:  неосознанная, неосознаваемая, неукрытая беззащитность.
Она подняла руку. Медленно, упрашивающе, оберегающе коснулась  его щеки. Так не дотрагиваются до любимого человека. Так просят - пусть с тобой все будет хорошо…
- Робби...-  беззвучнее, чем ее слезы, упали слова. - Робби, скажи, что это ты... скажи, что это я.
Вперед его слов, вперед его лжи, пронизывающим признанием одиноко прозвучал над океаном крик чайки.