— Ты ничего не знаешь о происходившем в моем детстве, Роберт.
— И не узнаю, если ты не расскажешь.
— Мне не нужна твоя жалость.
— Но тебе необходимо выговориться.
Они сидели на крыльце дома и, кажется, впервые за последнюю неделю разговаривали спокойно, без ссор и споров.
После возвращения от ее тетки и кузена, Флейм сразу поднялась наверх, отказавшись от обеда с ним. Позже Роберт принес ей немного супа, салат и кусок запеченного мяса, но она даже не открыла ему дверь.
Спустилась вниз перед самым закатом, сказала, что готова к разговору, и вышла на крыльцо.
Заходящее солнце накрыло все вокруг алым цветом. День выдался жаркий и душный, и к вечеру зной все еще не спал, несмотря на легкий ветерок. Но на улице было находиться легче и приятнее, чем запертыми в четырех стенах.
Флейм не питала иллюзий, почему это вдруг Роберт стал столь добрым и понимающим. Решил сменить тактику. Раз не удалось запереть ее и заставить передумать относительно аборта.
— Ты так говоришь, потому что хочешь убедить меня оставить ребенка. Но поверь, я никогда не смогу стать хорошей матерью. Ни для этого ребенка, ни для любого другого.
В этом Флейм была скорее права, чем нет. А он не мог допустить, чтобы она сделала аборт, просто смирившись с ее решением. Много лет мечтал о семье и детях, их с Иден семье и детях, но, видимо, ему не суждено обрести естественное для большинства простое семейное счастье обычным способом. Поэтому упускать предоставленный шанс не собирался, пусть даже матерью его ребенка и будет Флейм Бофорт. Собственно, для этого ему и нужен был разговор о ее детстве. Только так можно вытащить наружу всех демонов Флейм и найти способ борьбы с ними.
— Разве тебе не станет легче, если ты поделишься?
— Тем, что собственный отец насиловал меня в детстве? Рою следовало бы язык оторвать, чтобы лишнего не болтал.
— Понимаю, тема щекотливая.
— Все-то ты понимаешь, Роберт. Но ты не был на моем месте.
Флейм обругала себя за слабость. Почему она позволяет Роберту копаться в ее душе? Ведь похоронила ту часть своего прошлого. Она осталась засыпанной землей, вместе с телами ее родителей.
Роберт прекрасно осознавал, рассказать о прошлом для Флейм невероятно сложно. Прямо сейчас ему безумно хотелось подсесть поближе к ней, притянуть к себе, крепко обнять, успокоить, поддержать. Но он сразу явственно представил, как она вздрагивает от его прикосновения, просит или даже кричит, чтобы он убрал свои руки и не смел к ней прикасаться. Вполне нормальная реакция с ее стороны после сделанного им вчера.
— Я не была красивой девочкой, по крайней мере, в общепринятом понимании. Хоть и одевалась, как все другие девочки в округе. Мать всегда коротко стригла мне волосы, что делало меня больше похожей на мальчика. Подруг у меня не было, свободное время я проводила с Роем и его компанией мальчишек. Он ведь всего на год старше меня. И в детстве мы были с ним довольно похожи, особенно из-за моих коротких волос. Соседские дети часто дразнили нас — близнецами Бофорт.
Флейм понимала, не этих откровений ждет от нее Роберт, но ей проще было начать свой рассказ издалека.
— Отец был дальнобойщиком и появлялся дома раз в несколько месяцев, на неделю или чуть больше. Пока он отсутствовал, мать мало обращала на меня внимания. Я больше времени проводила с Роем и Риммой в доме тети Мэйбл, чем в родных стенах. Но когда отец приезжал, мать устраивала настоящий праздник. И я всегда должна была быть хорошей девочкой, которая не смела ему перечить. Только отцу я тоже была совершенно безразлична, он замечал меня не больше, чем собаку на цепи в будке. Я была обязана приветливо вилять хвостом и не открывать рта. Не могу точно вспомнить, но, кажется, все началось вполне невинно. Чего только не вообразит себе шестилетка.

— Тебе было шесть?
Роберт опешил, нервно сглотнув, чувствуя внутри нарастание гнева, относительно мертвого ублюдка, отца Флейм. Он сам едва ли помнил себя в шесть лет, а пройти через кошмар, подобный тому, который пережила Флейм…
Роберт шокировано смотрел на него. А она кивнула, но прежде чем продолжить, решила уточнить:
— Ты должен понять. За год отец находился дома не более пяти-шести недель, отсутствуя все остальное время. И когда его не было, я вела обычную жизнь, как другие дети Бофорта. Так что мое детство не было столь ужасным, как ты мог себе вообразить.
Для Роберта слова Флейм послужили слабым утешением, как и для нее самой. Ожидания неизбежного кошмара не чуть не лучше самого неизбежного кошмара.
— Легкий поцелуй в губы, чуть более крепкое объятие. И моя радость, что папа заметил меня. Он любит меня… Только мамы никогда не оказывалось рядом в эти моменты. И что плохого, что иногда отец лезет рукой мне в трусы? Трогает меня пальцами, пропитанными бензином. Возможно, все отцы девочек так поступают, откуда мне было знать. Не думай, что он сразу заставил меня делать себе… или пытался… Лишь поцелуи и его пальцы в моих трусах.
Флейм закрыла рот ладонью, воспоминания в полную силу нахлынули на нее, на глаза выступили слезы. Она впервые говорила об этом. Рассказывала кому-то. Даже с теткой никогда не делилась подробностями. Но менее мерзкими они от этого не становились.
Солнце продолжало медленно клониться к закату, и за наступающей темнотой легче было спрятать свою боль.
— Однажды, после очередного рейса, отец привез мне подарок. Я как раз пошла в начальную школу. Настоящий подарок, а не мелочь, которую можно купить на любой заправке. Огромную куклу в нарядном платье. Я была в восторге. Мама устроила посиделки с гамбургерами и барбекю, позвала всех соседей. Было весело, хоть отец изрядно тогда напился. Той ночью он впервые пришел в мою комнату. Я спала в обнимку с подаренной мне куклой. Он забрал ее и сказал, что у любого подарка есть своя цена. Скажу честно, в тот первый раз я мало поняла, что со мной происходило. Что он делал со мной. Лапал мое тело своими огромными руками, а я лежала, боясь пошевелиться, даже когда он засунул…
Флейм опустила голову, закрывая лицо руками, пряча слезы, явно испытывая стыд. Роберт протянул руку и ласково погладил по голове, несмотря на все сомнения относительно возможной последующей от нее реакции. Он хотел дать ей знать, что не считает ее в чем-то виноватой, из происходящего в ее детстве.
— Нет, не надо.
Флейм тяжело вздохнула, затем подняла голову. Смахивая слезы с глаз, посмотрела на Роберта. На его лице отчетливо читалось, он вообразил себе самое худшее. Флейм попыталась улыбнуться. Правда, вышло у нее так себе.
— Не то, что ты подумал. Просто пальцы. Утром я попыталась рассказать матери о случившемся, ведь было неприятно, страшно и мерзко, но она отмахнулась от меня, отругав. Прочла мне лекцию, что отец тяжело работает, чтобы обеспечить нас, а я неблагодарная несу всякую чушь. В итоге, когда он снова уехал, я, не найдя своей куклы, поняла, он забрал ее в наказание. А дальше… Отец стал привозить с каждой поездки что-то новое для меня. Одежду, обувь, игрушки, книги с огромными цветными картинками. Но чтобы получить все это я должна была быть хорошей девочкой, если ты понимаешь, о чем я, Роберт. Сюрреализм, но он одновременно запугивал меня до смерти, угрожая убить меня, маму, Роя и Римму, если я снова попытаюсь кому-то рассказать о происходящем, одновременно одаривая меня.
Роберт прекрасно понимал, о чем не досказала Флейм, и ему стало мерзко внутри.
— Позже он перестроил подвал, сказав маме, что там будет его столярная мастерская. И, конечно, кое-какие инструменты там были, чтобы создать видимость… Только по факту отстроил тюрьму для меня и комнату утех для себя. Повесил на единственное окно решетку, замазал стекло черной краской, поставил старую кровать, бросив на ее вонючий матрас. И с этого момента, он уже себя не сдерживал. Я была в его полной власти. Узнав про секс то, что мои сверстники узнавали в гораздо более зрелом возрасте.

— А твоя мать? Она догадывалась о происходящем?
— Я больше не пыталась искать защиты у нее, понимая, что это бесполезно и отец святой для нее. Но иногда я ловила на себе ее взгляды, сродни ревности, и готова поспорить, она знала о происходившем, либо догадывалась, но вмешиваться не собиралась.
Флейм немного помолчав, нервно сглотнув, продолжила:
— Знаешь, он даже однажды попытался объяснить, почему делает… Ты понимаешь. Сказал, что с мамой у них уже давно нет секса, а я просто еще один рот, который необходимо кормить, и при этом абсолютна бесполезна. Потому что родилась девочкой, а не мальчиком. А значит должна отдавать супружеский долг вместо матери. А еще убедил меня, что происходящее моя вина. То, что он со мной делал. Внушил мне, что, если я заговорю, все вокруг обвинят меня. И я молчала. И почему-то решила, если начну прятаться по углам и плакать, все все поймут. Будут тыкать пальцами и обвинять. Поэтому, наоборот, стала вести себя вызывающе, стараясь привлечь внимание. Спрятаться на виду.
— Мне жаль, Флейм, что ты прошла через подобный кошмар.
— Не стоит, Роберт. Ты же в этом не виноват. Тем более в итоге это я устроила настоящий кошмар для тебя, вырвав из привычной жизни.
— Рой сказал, что твоя мать в итоге убила твоего отца.
Сам Бофорт думал иначе, Роберт отлично это знал, но предпочитал услышать правду от самой Флейм.
— Мне было около двенадцати, когда у меня начались месячные. Отец стал ужасно переживать, что я могу забеременеть, но вместо того, чтобы прекратить, решил пичкать меня противозачаточными. Они не были мамиными, но, где он их брал, я понятия не имею. Только я к тому времени стала достаточно взрослой, чтобы противостоять ему. Насилие не прекратилось, но стало реже. А я уже отлично научилась манипулировать отцом, чтобы получать желаемое. А желала я поступить в старшую школу Нового Орлеана. Считала, что так смогу убеждать от него. Но это не входило в планы отца, отпускать меня, свою жертву. А однажды он застукал меня за поцелуями с одним из одноклассников на пороге нашего дома и устроил мне скандал. Попытался изнасиловать прямо в гостиной. Не знаю, что заклинило в голове моей матери в тот момент, но она появилась в гостиной с дробовиком и приказала ему оставить меня в покое. Только отец был огромным и очень сильный, он забрал ружье и начал избивать маму. И я пристрелила его, прямо на ее глазах. Разнесла его мерзкую башку. Вся гостиная была в ошметках его мозгов. И я ни капельки не сожалею об этом.
— Твоя мать взяла на себя вину?
— Единственное, что она сделала для меня за всю жизнь. А потом повесилась в тюрьме, не пережив позора. Не надо, Роберт, случившееся тогда не оправдывает все мои дальнейшие поступки.
— Отец сломал тебе жизнь, сломал тебе психику. Все могло бы сложиться иначе.
— Но не сложилось. Я получила от него ценный урок, как легко манипулировать мужчинами с помощью секса, как добиваться желаемого. А окончив школу, сбежала из Луизианы, поклявшись никогда туда не возвращаться. Поверь, Куинн не был первым мужчиной, с помощью которого я пыталась достигнуть своих целей. Иметь столько денег, чтобы никто не смог больше причинить мне боль. Иметь возможность покупать и использовать людей, чтобы они не могли использовать меня, причиняя боль.
— Но Куинна ты полюбила.
— И что толку? Он в итоге влюбился в Келли, чистую и невинную душу. Надеюсь, теперь ты понимаешь, почему я не могу родить этого ребёнка.

Уличные фонари по периметру дома уже начали зажигаться, и им с Робертом вновь стало видно лица друг друга. Она читала искреннее сожаление на его лице, раскаянье за собственные поступки по отношению к ней. Но ничего из этого не утешало. От нее ему нужен лишь ребенок, которого она носит.
— Понимаю, но все-таки прошу не спешить с решением об аборте. Я буду рядом и…
— Ты только и ждешь момента избавиться от меня. Думаешь, я не раскусила твою игру? Я рожу ребёнка, а потом ты исчезнешь с ним. Ты ненавидишь и презираешь меня.
— Я уже давно бы мог сбежать. Но до сих пор не сделал этого.
— Потому что официально призван мертвым. И я пока еще тебе нужна.
— Ты прекрасно знаешь, что дело не в этом.
— Ничего я не знаю.
Флейм встала, спешно вытирая с лица вновь выступившие слезы.
— И жалость мне твоя не нужна!
Роберт тоже поднялся. Он очень хотел рождения ребенка, которая носила Флейм. При всей сложности их ситуации и отношений. Но сейчас взглянул на ее беременность ее же глазами. Насколько ужасы ее детства до сих пор влияют на нее. И знал, ему следует уступить, отказаться от мечты, хотя все его существо противилось этому.
— Насчет вчерашнего, Флейм…
— Думаешь, стоит сказать «прости» и все забудется?
— Нет. Я заслуживаю твоей ненависти. И больше не стану препятствовать…
— Мне твое разрешение не требуется.
— Прости, что думал лишь о себе.
— Но ты же хочешь рождения этого ребенка?
— Хочу. Но у меня нет права распоряжаться твоим телом. Во всех смыслах.
Снова это невыносимое искреннее раскаянье на его лице. А ей хотелось бы ненавидеть Роберта. Только в душе бушевали совсем иные чувства. Она хотела счастья для него.
— Я не могут пойти на это. Стать матерью.
— Знаю.
— Роберт, ведь ты еще можешь получить желаемое. Ребенка. Встретить женщину, хорошую женщину, которая полюбит тебя, захочет и сможет родить ребенка. Возможно, и не одного. Почему ты цепляешься именно за этого?
— Потому что он уже есть. Уже существует. Растет в тебе. Да, я могу встретить кого-то. Через месяц, полгода, год? Сколько уйдет времени на построение новых отношений? Мне почти пятьдесят, большая часть жизни позади. Я пропустил двадцать лет жизни своего сына, но даже когда я был жив для всех, едва проводил с ним десять процентов своего времени.
— Поэтому с помощью меня хочешь наверстать упущенные возможности уже с этим ребенком?
— Мне необходим реальный смысл жизни, понимание, что жизнь прожита не зря.
— Ты вернешься в реальный мир, у твоего сына однажды появится дети, твои внуки. И тогда обретешь так необходимый тебе смысл жизни.
— Возможно. Только мой сын отцом считает моего братца. И кто будет ближе из дедушек этим гипотетическим внукам?
— Не думаю, что ты прав. Но в любом случае я тебе помочь не могу.
— Ты не хочешь быть матерью. Я понимаю. Но я бы мог стать отцом, если ты…
— Что я?
— Ты могла бы родить и отдать ребенка мне. Я не стал бы обременять тебя…
— А говорил, что будешь рядом. Забавно. Но я всегда знала, что в комплект к ребенку никогда не входила.
— Но ты ведь не хочешь…
— Да, не хочу. И ты верно сказал, я сама решаю, что делать со своим телом. Тебе придется смириться. Я не передумаю насчет аборта.

Солнце окончательно село, ветер усилился. Свет фонарей обступил их со всех сторон. Полная луна взошла над их головами, а темное небо наполнялось звездным блеском.
Флейм смотрела куда-то вдаль, Роберт на нее. Он видел, что она дрожит, но боялся прикоснуться к ней. А еще пытался смириться, что проиграл в очередном раунде у судьбы, убеждая себя, что прав. Пора уступить.
Флейм направилась к входной двери. Роберт молча последовал за ней. Но она не направилась к лестнице, уселась на диван, обхватив себя руками, явно дрожа не от холода. Летние ночи и вечера в Луизиане были довольно жаркими, но все-таки спросил:
— Разжечь камин?
— Нет.
— Хочешь побыть одна?
— Да.
Роберт понимающе кивнул, хотя Флейм не смотрела на него, погруженная в себя и свои невеселые мысли. Затем тяжело выдохнул. Да, ему следует дать ей побыть одной. Поднимаясь по лестнице, он услышал горькие всхлипы Флейм. Ее привычный образ в его голове полностью и окончательно рассыпался, заменившись другим. Страдающей, сломленной женщины, судьбу которой ему хотелось бы исправить.
Слушая затихающие шаги Роберта на лестнице, она позволила себе отпустить контроль, которые держала во время всего их разговора. Слезы градом потекли по ее щекам, а сдавленное рыдание вырвалось из горла. Она никогда никому не рассказывала о своем детстве всю правду. После убийства отца в беседах с психиатром и социальным работником, гинекологом и другими взрослыми, ограничивалась сухими фактами, не стремясь излить душу. Опускала большинство подробностей. Потому что знала, облегчения это не принесет, не изменит случившегося. Поэтому сейчас ощущала весь этот холод, одиночество, страх, собственную беспомощность и слабость. Понимая, что лишь неминуемая смерть однажды прекратит ее мучения.
Роберт снова оказался рядом совершенно неожиданно для нее. Он сел рядом, в руках у него был плед. Он ничего не спросил, ничего не сказал. Заботливо утыкал ее в плед и притянул к себе. От чего она еще сильнее разрыдалась. Уткнулась ему в грудь, продолжая плакать, не находя в себе сил успокоиться. При этом он крепко и одновременно нежно обнимал ее. И несмотря на всю ее боль, прямо сейчас она не чувствовала себя одинокой.

Отредактировано Келли Хант (2024-11-03 19:05:30)

Подпись автора

Крейг был плохим парнем, стремящимся стать хорошим, и хорошим парнем, с дурными наклонностями.