— Когда-то, в другой жизни, я знавал пастушьих собак.

Румпельштильцхен — 2.04.

Ночью Снэп проснулся, скуля и перебирая лапами, моргнул, отгоняя замершую перед глазами ощеренную волчью пасть и застывшее в ушах щелканье зубов. Пес потянулся лизнуть разорванный правый бок, да не дотянулся, и, подавив перешедший в повизгивание скулеж, положил морду на вытянутые лапы, вздохнул, приготовившись терпеливо коротать летнюю ночь, предвкушая двойную порцию молока наутро.

Это была не первая схватка пастушьей собаки с волками, и Снэп хорошо знал, что сулят ему дни выздоровления: молчаливую, полную сдержанного одобрения заботу хозяина — старого пастуха Томаса, щедрые подкармливания хозяйки. Вновь погружаясь в сон, пес еще долго прядал ушами.

***

До дальнего от пастбищ конца деревни Снэп не добирался с тех пор, как вышел из щенячьего возраста.

Стоял полдень, посередине дороги шумели ребятишки, а Снэп, время от времени останавливаясь, чтобы лизнуть все еще стягивавшие бок швы, неторопливо шел, держа нос по ветру и с удовольствием различая и рассортировывая запахи. Вдруг чуть ли не под лапы пса откуда-то выкатился комочек. Мелькнули голые ноги, встрепанные волосы, и наконец на Снэпа уставились темные глазенки.

Пес чутко повел носом: донесся запах слегка подгорелой каши, влажной глины, а еще робкого щенячьего интереса. Снэп уселся на задние лапы и приглашающе тявкнул. В глазенках робости поубавилось, и пес в ответ приветливо застучал хвостом по земле. Мальчик шмыгнул носом, вытер о штаны выпачканные в земле руки и, шагнув вперед, двумя вытянутыми пальцами погладил пса по голове, одновременно всем телом подавшись назад, в полной готовности, если что, задать стрекача. Снэп моргнул, и тогда ладошка полностью легла на затылок пса.

А после Снэп` и в гости зашел, правда, осторожно остановился, не дойдя трех шагов до двери. Появившаяся женщина выплеснула через порог грязную воду, остановилась, откинула прилипшую ко лбу прядь темных волос и торопливо обвела глазами двор.

— Мама, мама, смотри! — позвал мальчик, уже безбоязненно и бесцеремонно подтаскивая пса за загривок.

Женщина сошла с порога и подошла к псу и мальчику. Остановившись в нескольких шагах, она неулыбчивыми глазами осмотрела Снэпа. Прозвучало еще несколько фраз, за которыми Снэп уже не следил; он следил за правой рукой женщины, которую та запустила в большой карман фартука. Протянутую лепешку Снэп снял с ладони осторожно, одними губами. Почти не жуя, проглотил и облизнулся.

— А почему у нас нет собаки? — прозвенел высокий голос. — Потому что папа не пастух? Быть пастухом лучше, правда?

Губы женщины дрогнули. Снэп навострил уши и наморщил нос принюхиваясь. От покрасневших влажных рук пахло щелоком, от неожиданно потемневшего взгляда светлых глаз чем-то въедливым, горьковатым, застарелым, но чем — пес не понял, не разобрал.

И этим же запахом пропитаны были упавшие с губ женщины слова — такие негромкие, будто она сама не знала, к кому обращается: к сыну, псу или самой себе:

— Да. Да что угодно… — Снэп едва не попятился, столько приглушенной, яростной силы прозвучало в голосе, и еще больше в том, как женщина внезапно остановилась, прикусив губы, — лучше, — уже неслышно для мальчика закончила она и, вдруг нагнувшись, неласково приминая шерсть, погладила заложившего уши Снэпа.

***

Снэп начал заходить в гости почти каждый день. Мальчик — Бэй — всегда шумно радовался ему, а с тех пор, как разглядел шрамы на животе у нового друга, каждый раз опускался на колени и проверял, хорошо ли они заживают.

Снэп терпеливо переминался с лапы на лапу, а потом плюхался посреди двора и довольно жмурился, пока мальчик теребил его за уши или запускал ручонки в густую шерсть на загривке.

Женщина — "мама" — редко подходила к ним. Но зато всегда с угощением.

***

Пес скосил глаза и замахал хвостом, увидев в руках женщины угощение. Она опустилась на корточки, светлые глаза улыбались.

— Бэй, Мила, я вернулся.

Бэй, вскочив, метнулся на звук голоса.

Снэп вопросительно взглянул в лицо женщины — Милы.

Нос подсказывал, что в кармане остался еще кусочек, но, похоже, Мила об этом забыла.

Светлые глаза погасли, выстыли, покрылись серым пеплом — и только после этого она поднялась и обернулась навстречу неловко опиравшемуся на палку, пересекавшему дворик мужчине.

От мужчины пахло шерстью, пылью, довольной усталостью: домашний, добрый, уютный, запах.

Мила, что-то сказав, повернулась и ушла в дом. А Снэп, пока Бэй, захлебываясь, рассказывал о псе, шагнул и ткнулся носом в ладонь «папы».

***

На следующий день Снэп играл с Бэем дольше обычного. А вечером наведался вновь. Но ни во дворе, ни в домике никого не было. Пес чуял: в лачуге веет холодом не от погасшего очага. Усевшись возле порога, он терпеливо ждал.

Наконец, когда на небе уже зажглись светлячки, во двор вошли трое. Бэй, притихший, вялый, увидев Снэпа, оживился и, подбежав к нему, принялся гладить между ушей.

Мила, проходя мимо пса, мельком взглянула на него. Из-под накинутого на голову платка влажным, неукротимо разгорающимся огнем блеснули глаза.

От нее пахло чем-то резким, колючим, этот запах ударил в нос, и Снэп невольно попятился.

Мила ушла в дом, а Снеп, прислушиваясь, навострил уши. Пес знал: резкий запах означает, что скоро будет очень шумно. Но шумно не становилось, лишь — не то в доме, не то во дворе — беззвучно, безостановочно гудело что-то, как придавленный ненароком лапой шмель.

Бэй гладил Снэпа по затылку и странно молчал: то ли устал, то ли, как и пес, прислушивался к таинственному жужжанию.

— Бэй, — раздался вскоре из лачуги голос.

Мальчик поежился.

— Пап, я тут еще побуду, можно?

— Нет, сынок. Уже поздно, пора спать.

Бэй растерянно, словно так и не решив, будет спорить или нет, шагнул в домик. Мальчик впервые не попрощался со Снэпом.

Пес озадаченно взглянул на «папу». Мужчина рассеянно провел подрагивающей рукой по спине Снэпа, потом равнодушно отвернулся. Пес подозрительно поднял голову принюхиваясь. Он учуял наполовину стершиеся запахи` рынка, шерсти, съестного. Пахло ровной грустью, но на ее фоне, когда мужчина судорожно сжал палку, на которую опирался, обжигающей струйкой промчался запах унижения и горечи. Жужжащие шмели могут больно ужалить, помнил по опыту пес.

Снэп вопросительно тявкнул. И, не дождавшись ни ответа, ни взгляда, ушел.

***

Снэп деловито трусил рысцой к домику Бэя, когда на дороге перед ним появились двое: мама Мила и незнакомый псу мужчина. От мужчины пахло морской солью, буйным ветром и порохом, и тем же запахом отдавала покрывающая голову Милы шаль.

Натолкнувшись взглядом на Снэпа, Мила замедлила шаг, а затем остановилась.

— Это… пес Бэя, — дрогнувшим голосом пояснила она, когда мужчина с моря кинул на нее вопрошающий взгляд.

— Да? — хохотнул мужчина. — И, похоже, у него возражения?

Мила повернула голову в сторону, а пальцы левой руки стиснули запястье правой. Мужчина положил унизанную перстням руку на руки Милы.

— Значит, мы вернемся и за ним, — проговорил тот.

Глаза Милы благодарно блеснули, а рука на миг, не то ища опоры, не то отталкивая, уперлась в грудь мужчины. А пахнущий солью, обернувшись к псу, весело кинул:

— Слышал, приятель? Морских волков хоть пруд пруди — станешь морским псом.

Тон был дружелюбен, и Снэп слегка вильнул хвостом. Но на глазах нагнувшейся к нему и протянувшей руку женщины блестела влага, и хвост замер.

Мила так и не коснулась шерсти пса.

***

— Мама умерла…— дунул в ухо, словно по секрету, детский голос. От Бэя пахло слезами, испугом и страхом. Не горем. Пока не им.

Снэп встряхнул головой и лизнул мальчика в лицо. Энергично застучав хвостом по доскам, пес вцепился в рукав куртки, потянул играть. Бэй вскоре и впрямь поддался.

Они, как обычно, бегали взапуски, валялись на дворе, вот только в темных глазенках упорно засело растерянное, прислушивающееся выражение.

Снэп снова и снова лизал Бэя в лицо, но, смутно догадался пес, наверное, этого было мало. Его, Снэпа, было мальчику мало.

***

Бэй уже давно ушел спать, а Снэп, улегшись в углу двора и положив голову на вытянутые лапы, не сводил с двери взгляда.

Снэп ткнулся носом в неподвижную ладонь. «Папа» взглянул на него так, будто либо не узнал пса, либо вообще не видел его перед собой. Снэп завилял хвостом. Мужчина севшим голосом пробормотал что-то, отдаленно напоминавшее кличку пса, а потом, с гримасой опустившись на одно колено, коснулся шерсти Снэпа. Поглаживающие движения, сначала равнодушно мягкие, вскоре стали грубыми, и Снэп нервно переступил с лапы на лапу.

Вдруг руки сомкнулись на горле пса. Пес, все еще благодушно помахивавший хвостом, замер. Настоящая, правильная злоба в стиснувших шею пса руках не ощущалась, но равнодушный холод в темных глазах был еще опаснее. Через мгновение Снэп бы вырвался или накинулся на мужчину, но внезапно кольцо вокруг горло распалось.

Снэп, так и не успев отпрянуть, несколько секунд сосредоточенно смотрел на мужчину. Снэп чувствовал ненависть, ощущал этот запах, на шее побаливали стянутые ее приступом мышцы. Но Снэп также отчетливо ощущал: как бы сильно ни ненавидел мужчина невидимого врага, себя самого «папа» ненавидел куда сильнее. Опасность псу не грозила, и он успокоено вильнул хвостом.

Снэп еще выждал, а потом, улегшись на прохладную землю, уткнулся носом в лапы и затих.

Он мало что смыслил в смерти, но распознать ее умел. Сегодня, знал пес, умерла не только мама Бэя.

Ночь выдалась безлунной. Снэп думал, что будут раздаваться те судорожные хриплые звуки, которые у людей так часто сопровождают горе, но ночь до рассвета оставалась тихой.

***

Вскоре Снэп полностью оправился от схватки с волком, и старик Томас вновь приставил пса к стаду. С тех пор Бэя пес видел лишь изредка, а отца мальчишки — издалека — еще реже.

Короток век пастушьих собак, и Снэп не встретит Темного мага.

Снэпа не окажется рядом, когда Бэй захочет шепнуть ему на ухо еще один — второй в жизни мальчика — страшный секрет.

Три столетия спустя Румпельштильцхен, говоря о пастушьих собаках, на мгновение увидит перед глазами добродушного бело-коричневого с забавными рыжими подпалинами и черным пятном на левом ухе пса. Снэпа.